Раскрашенный Ла-5 и все, все, все

Прочитало: 7 152

◴ 8 мин.

истребитель ла-5 — Ла-5. Художник Валерий Петелин.

Авиация и бортовая живопись – это вам вовсе не «гений и злодейство». Какое там «несовместные», они просто не могут друг без друга! Причём – чуть не с самого возникновения авиации как таковой.

А уж какая вакханалия началась с «раскраской», когда боевая истребительная авиация оформилась и сложилась! «Летающий цирк» Рихтгофена помните? От расцветок в глазах рябило. Да ведь и сам Красный Барон заслужил своё прозвище отнюдь не за то, что был индейцем-коммунистом. Да, дворянский титул у лучшего немецкого (и вообще) аса Первой Мировой Манфреда фон Рихтгофена — «фрайхерр», баронский. А «красный» — это уж от цвета его самолёта.

Конечно, в плане «раскраски» всегда лидировали истребители. Но, скажем, американцы даже стратегические бомбардировщики умудрялись «облагородить» и расцветить. И знаменитая «Энола Гэй» тут скорее скромное исключение – кроме имени и тактических обозначений на этом B-29 нет практически ничего. (Ну, подумаешь, пилот сбросил атомную бомбу на Хиросиму с самолёта, носящего имя его, пилота, мамы. Сентиментальность аж зашкаливает).

В нашей авиации с «бортовой живописью», в отличие от противников и союзников, было весьма скромненько. У унылых японцев, которые даже таким выпендрёжным и пропагандистским показателем, как личные счета пилотов, пренебрегали, и то чаще встречались самолёты «весёленьких расцветочек». А наши военные, в извечной дилемме «шашечки или ехать» однозначно плюнули на «шашечки», сиречь украшательство.

И это при том, что до войны существовали самолёты, чьё предназначение было только и исключительно пропагандистским. Вспомните туполевский восьмимоторный АНТ-20 с собственным именем «Максим Горький». «Агитационный самолёт» — вот буквально так он и звался. А вот в войсках, малевание на фюзеляжах чего-бы то ни было как-то не поощрялось. Только потом, когда война шла вовсю, дошло, что «звездочки за сбитых», стрелы, орлы, «Мщу за Петруху!» и прочее – вполне себе психологическое оружие. Подбодрить и вселить уверенность в своих пилотов, «надавить» на пилотов вражеских (если они, конечно, что-либо рассмотрят, что сомнительно). Ну и ободрить гражданских в тылу, когда они увидят «красивый и грозно раскрашенный самолёт» в нечёткой газетной фотографии.

Со своими пилотами проще всего. «Ред гоез фаста!». Если «тачка» круто выглядит – значит и водитель крут. Во всяком случае, тот, кто за рулём так себе это представляет и так себя чувствует. Утрирую конечно. Но за штурвалами истребительной авиации тогда сидели, в основном, двадцати- двадцатипятилетние мальчишки. Сами понимаете.

На счёт психологического давления на противника вопрос спорный. Много там наразглядываешь во время суматошного догфайта? Не говоря уж о «первым увидел-быстро спикировал-сразу сбил» (или – не сбил).

А вот о действии на «тылы», о моральной поддержке «гражданских», которым было не менее тяжело, чем фронтовикам, ибо «всё для фронта, всё для победы», мы и скажем пару слов в разрезе бортовой живописи.

В принципе, чаще всего «украшательством» были обычные надписи. Помните танковую колонну «Димитрий Донской»? (Подчеркну, именно «Димитрий». Сейчас у нас раскрашивая музейные или памятниковые Т-34-85 в «белый цвет с красными буквами», об этом часто забывают). В принципе, подобных колонн и отдельных машин было много. Очень много. И не только «танчиков». Самолётов – тоже.

Были и отдельные «дарственные» самолёты, построенные на те или иные средства тех или иных людей или коллективов. Были и целые эскадрильи. Надпись писали на борту, с ней фотографировали и фотографировались, потом публиковали в газетах. По прибытии на фронт надпись, естественно, оставалась.

Вот только тут, на фронте, в вопрос «бортовой живописи» вступал ещё один фактор. Недолговечность самолёта. И даже не потому, что самолёт «живёт три атаки», он, чай, не танк. А потому, что он, самолёт — деревянный.

У нас до войны возобладала точка зрения, что лучшая конструкция для истребителя – деревянная. Дешевле. И изготавливать можно «на любой мебельной фабрике».

Правда, потом выяснилось, что не очень-то и дешевле. И самолёт, таки, не табуретка и даже не шкаф.

(Скажем, в Саратове во время войны «Яки» делали вовсе не на мебельной фабрике, а на заводе сельскохозяйственных комбайнов. После войны изготовление комбайнов не возобновили, а изготовление самолётов – продолжили. Сейчас, благодаря «благословенным девяностым», этого завода, выпускавшего, в том числе, и морские штурмовики с вертикальным взлётом и посадкой, больше нет).

Деревянный самолёт, может и дешевле и проще в изготовлении, но он менее стоек к боевым повреждениям. А ремонтопригодность?

Приклепать дюралевую пластинку на пробоину от вражеской крупнокалиберной пули или восстанавливать кусок, вырванный той же пулей из фанерно-тканевой плоскости? А осадки и прочие прелести климата? (Помните, был момент, когда заводские бригады метались по фронтам, приклеивая массово отстающую обшивку плоскостей?). В общем, деревянный самолёт особо раскрашивать и не стоило – летать на нём многими месяцами всё равно не представлялось возможным. Недолговечное оружие. Но – оружие.

Кстати, напомню, что не только истребители были «деревянными». Знаменитые штурмовики Ил-2, проектировавшиеся дюралевыми, быстро перековались на «русс фанер». Бронекапсула стальная, остальное… Дюралевыми остались только бомбардировщики – при равной прочности металлическая конструкция легче деревянной. Либо, при равной массе, металлическая конструкция прочнее. Для бомбардировщиков поступится бомбовой нагрузкой было нельзя.

Усеянная «звёздами за сбитых» «Аэрокобра» Речкалова была, таки, металлическая. Долговечная, а потому известная. И несла на своих дюралевых боках не только «свои» заслуги, но и память о «деревянных» И-153, И-16, Як-1, на которых летал Григорий Андреевич. Более того, на своём, запечатлённом на множестве снимков P-39Q-15 с серийный №44-2547, Речкалов летал уже зимой-весной 1945-го года, а первого «худого» сбил ещё 26 июня 1941 года.

Кстати, интересный момент. Наверное ещё с Первой Мировой повелось, что «союзные» лётчики в качестве отметок о сбитых рисовали на фюзеляжах своих самолётов опознавательные знаки сбитых. Маленькие свастички или балкенкройцы, например, за сбитых немцев. Представить себе советский самолёт, на котором, даже в качестве знака об одержанной победе, красуется свастика было немыслимо. Поэтому у нас рисовали «звёздочки». Не соотнося их с собственными опознавательными знаками, просто так рисовать было проще.

Ну а немцы, воюющие сразу со всем миром, рисовали себе простые «абшуссбалкены» — «полоски за сбитых («полоски застреленных»)». Причём, если все остальные делали отметки на фюзеляже у кабины, слева, там, где пилот залезает, немцы рисовали свои отметки на киле.

Но не только «отметками о сбитых» живёт бортовая живопись. Всякие «акульи пасти» (на американских «Киттихоках» особенно), пинапы (на их же бомбардировщиках) и прочая, и прочая.

В нашей утилитарной, боевой, авиации «самый красочный» самолёт тоже есть. В единственном экземпляре.

В ныне крытом авиационном павильончике (а ранее – под открытым небом) стоят, конечно, не натуральные самолёты, а макеты. По точности исполнения, скорее, системы «габариты соблюдены».

И вот среди них – яркий и красочно раскрашенный Ла-5.

Но мы сейчас о Ла-5. Точнее, о его макете.

Красиво и впечатляюще, правда? Я про окраску.

Совершенно не типично для нашей авиации. И, как ни странно, правдиво. Нетипично и правдиво до такой степени, что единственный экземпляр послужил основой для многочисленных рисунков, моделей, копий и тому подобного. Об этом скажу чуть ниже. А пока, пару слов о «Ла» вообще.

В принципе, по большому счёту, Ла-5 – это ЛаГГ-3 на котором рядный двигатель жидкостного охлаждения заменили звездообразным двигателем воздушного охлаждения. Сбоку ещё ничего, но при виде сверху может хватить инженерная кондрашка.

Из всего семейства Ла-5/Ла-5Ф/Ла-5ФН/Ла-7 изначальный Ла-5 выглядит самым уродливым. Ну, типа того, что в телегу (фюзеляж) впрягли не коня или даже не трепетную лань, а сразу рака щукой. Точнее – наоборот.

ЛаГГ-3, даже не смотря на свою «фанеру» («дельта-древесину») конструкции, был бы хорошим истребителем, но проектировался под другой, более мощный двигатель. Который «не смогли». А для того двигателя, который поставили, планер был слишком тяжёлый. Отсюда все беды, отсюда попытка приспособить к «хорошему планеру», заточенному под узкий «жидкостник», достаточно мощный, но широченный «воздушник». Гримасы военного времени. Но – приспособили. Вот и вышел «Ла».

А теперь вернёмся к вопросу бортовой живописи и поднятия духа тылов.

«Зубастая» устрашающая окраска для наших самолётов нехарактерна вообще. И этот конкретный самолёт (точнее – прототип этого макета) был так покрашен в единственном экземпляре. И раскрашен так не на фронте и не для фронта.

Самолёт экспонировался на выставке «Героическая оборона Ленинграда», открывшейся 30 апреля 1944 года. Этот Ла-5 был представлен как самолёт Героя Советского Союза Георгия Дмитриевича Костылёва, служившего в ВВС Балтийского флота.

За Г.Д. Костылёвым (1913-1960) числится 418 боевых вылетов, 7 личных воздушных побед и 29 – в группе. Участвовал в Советско-Финляндской войне (там у него побед не было), а первого немца, Bf.110, сбил (в группе) 15 июля 1941 года.

Летал на И-16, МиГ-3, ЛаГГ-3, английском «Харрикейне», Ла-5, Ла-7. Дослужился до звания майора, с 1944 года был главным инспектором ВВС Балтийского флота.

Был ли выставлявшийся самолёт действительно его «личным» — вопрос. Скорее всего нет. А что касается раскраски, то её, явно, нарисовали только для выставки, для того, чтобы впечатлить гражданских посетителей.