Д. Балашов. Отречение

Прочитало: 1 898

◴ 4 мин.

ГОСУДАРИ МОСКОВСКИЕ-6. ОТРЕЧЕНИЕ

«Отречение» — середина пути в серии «Государи Московские». Роман вышел на самом исходе советской эпохи в 1989 году. Уставший автор начал задумываться: а зачем всё это, кому нужно, не пора ли остановиться? Но «труд мой стал уже больше меня самого, я должен его докончить во что бы то ни стало и даже умереть не вправе прежде конца». Так эта работа и осталась для него главным делом жизни.

Хронологические рамки «Отречения» 1360-1375 гг частично пересекаются с действием «Ветра времени». Неудовлетворенный откровенно поверхностным изложением событий 1360-1364 гг Дмитрий Михайлович делает шаг назад и чуть подробнее останавливается на попытке суздальско-нижегородских князей перехватить лидерство на Руси.

Действительно, малость обидно (особенно мне как нижегородцу). В предыдущих книгах писатель уделил много внимания тверскому княжескому дому. Московский дом, само собой, основной в серии. А третий по значимости, суздальский что? Между прочим именно из суздальского рода был последний царь Рюрикович на Московском престоле. Не из рода Калиты, а из рода Константина Васильевича Суздальского.

Старый волк, проигравший сыновьям Калиты, Константин Васильевич умирает, оставляя троих сыновей. Именно на них фокусируется повествование в первую треть книги. Из троих старший Андрей не имеет желания властвовать, младший Борис не имеет большого ума. Попытку стать первым на Руси предпринимает средний Дмитрий.

Деятельный был князь, но уж больно спешил. То новгородских ушкуйников выдает Орде, не учитывая событий тамошней Великой замятни (междоусобицы и ханской чехарды), то хватается за первого попавшегося хана, готового за серебро дать ярлык, то подпадает под влияние своего «попа» Дионисия. И всё-то у него выходит неловко. Чем и пользуется митрополит Алексий, регент при малолетнем князе Московском Дмитрии.

Тут, кстати, сделаем замечание. Д.М. Балашов считает себя человеком православным и с трепетом относится к фигурам митрополита Алексия и радонежского игумена Сергия. Уж и духовные-то они сверх меры, и прозорливые, и богом избранные. Только вот беда, как согласовать их духовность со светскими делами, зачастую неблаговидными?

Алексий не раз нарушает клятву, слово, договор. То подчиняется одному хану, то перебрасывается к другому, формально предавая сюзерена. Но это еще что, это всё-таки иноверцы, бессермены, бусурмане. Но клятва, данная Михаилу Александровичу Тверскому? А, туда же и ее, то есть под забор.

Игумен Сергий, которому в «Отречении» отведено много места, по мысли автора, опирающегося на весьма ненадежный источник — «Житие», — сосредоточен исключительно на духовном, на служении богу, на монашеском подвиге. Но без возражений подхватывается и спешит в Нижний Новгород вмешиваться в княжеское междоусобие, налагать на неповинный город отлучение. В разгар чумы, когда ежедневно люди мрут десятками и сотнями. А как отпевать покойников да при летней жаре?

Да уж, святые, они такие, надуманные. И вот, чтобы как-то согласовать надуманную духовность их с реальными подлыми делами, приходится автору вертеться ужом на сковородке. А всего-то и надо признать, что были они не какими-то особенными, а самыми обычными людьми, с присущими достоинствами и недостатками.

Ну а «жития»?.. А «жития» суть пропагандистские писания, выполняемые с конкретной целью. И базировать только на них всю картину прошлого, по меньшей мере, неразумно.

Итак, первая треть «Отречения» отводится истории борьбы между Москвой и Нижним Новгородом (Суздалем) за великий стол Владимирский. У одних нижегородских князей не хватило твердости, у других ума, и у всех вместе силы. Опора на Орду в условиях Великой замятни оказалась не работающей. Орда окрепнет десятилетие спустя, когда Мамай примется нагонять на Русь свои армии.

Но, кроме Орды, у противников Москвы имелся еще один крепкий козырь — Литва братьев Ольгерда и Кейстута. На нее не смогли опереться нижегородцы, но зато смог Михаил Александрович Тверской. Его сестра замужем за Ольгердом.

Десятилетие от середины 1360-х годов до середины 1370-х отводится последней вспышке неугомонной Твери. Но если раньше (роман «Великий стол») Тверь сама могла тягаться с Москвой, то теперь без помощи извне тверичам уже не осилить заматеревшего хищника. Эта помощь вылилась в три так называемые «литовщины» — трехкратный набег литовцев на Москву.

Алексий как чувствовал, буквально за год до первой литовщины успел окружить Кремль каменными стенами. Теми самыми, белыми. То-то удивилась Литва, подкатив к Москве и озадаченно уставившись на новые укрепления. Москва уцелела, но земли вокруг нее выжгли дотла.

Здесь начинает выходить на сцену молодой московский князь Дмитрий. В романе ему от 10 до 25 лет. Ну, ладно, мальчонку годов до 18 можно не считать. Но позже, уже женившись на дочери суздальского князя (ох, и хитрый маневр Алексия, приковавшего к Москве Дмитрия Константиновича), молодой князь начинает чудить.

Чудит он не со зла, а от молодости. Нетерпеливый, порывистый, нравный — таким он предстает в романе. Князь на Москве — это уже уровень, он уже ограждается от нижестоящих, усложняется дворцовая иерархия, появляются зачатки церемониала.

Князь уже не полезет в погреба пересчитывать шкурки или бочонки. Князь не потерпит возражения. Даже бояре становятся более сдержанными в его присутствии. Чётко выделяется ядро княжеских любимчиков, которые могут такого наворотить, что потом не расхлебаешь.

Они и воротят. Где та былая мудрость Калиты или сдержанность Симеона Гордого? Где хитрая дипломатия и способность унизиться, если это нужно для державы? Где умение ждать созревания плода политики? Ничего из этого нет в Дмитрии пока-еще-не-Донском.

Иной раз еще может сдержать его «батька Алексий», но стар становится митрополит. Так стар, что пора думать о преемнике. Да только примет ли его преемника князь Дмитрий? Об этом речь пойдет в седьмом романе «Степной пролог».