«Сикстинская акапелла»

Прочитало: 1 114

◴ 5 мин.

СИКСТИНСКАЯ КАПЕЛЛА

«А капелла» (по итальянски так и есть «a cappella») — не просто пение «как в капелле» («как в домовой церкви»), сиречь без музыкальных инструментов и музыкального сопровождения, только голос, хор.

Изначально, это пение как в одной конкретной капелле — Сикстинской.

Просто говорить «а капелла Систина» сложнее, вот «Сикстинская» и редуцировалось со временем.

Сикстинская капелла она не просто так капелла, с «типа красивым названием». Это личная домовая церковь римских папов. Папская капелла, одним словом. Построили её в конце XV века по приказу папы Сикста, отсюда и название, Cappella Sistina. (Этот папа, кстати, хоть и Сикст, имел номер не «6», а «4»).

Раз построили, не стоять же ей без дела? Ну, не богу же, ей-богу, в ней папам молится? Нашлось прикладное применение — стали в ней кардиналы из свой среды себе пап выбирать. (Благодаря тому, что после поляка-долгожителя, папа-немец ударными темпами впал в маразм и от престола святого Петра отказался, на памяти моего поколения пап выбирали уже дважды, и, благодаря СМИ, про оттенки ~~серого~~ дыма мы теперь знаем хорошо).

Самым первым, кстати, в этой капелле выбрали в папы Родриго де Борха, ставшего известным как Александр VI Борджиа, бабник и отравитель. (Борха — Borja — потому, как он понаехавший в Вечный Город испанский гастарбайтер. А как пообтесался среди итальянцев, стал Борджиа). Избрали его аккурат в год открытия другим гастарбайтером (наоборот, итальянцем в Испании) ~~морского пути в Индию~~ Америки.

сикстинская капелла — Сикстинская капелла, вид снаружи. Времена тогда были неспокойные, папы были теми ещё пройдохами, смиренно воевали и отбирали земли у окрестных итальянских графьёв да князьёв, ну и ответку получали, при случае. Потому снаружи видок у возвышенно-эстетической домовой церкви вполне себе крепостной. Это наоборот, более поздние, замирённые папы, постарались изначальный фортификационный прикид Сикстинской капеллы сгладить.

Впрочем, до флизелиновых обоев было ещё далеко. Посему, папами было решено поступить в соответствии с незабвенным «Новосёлы! Внедряйте культурку — вешайте коврики на сухую штукатурку!». Коврики повесили и постелили куда смогли, а ту штукатурку, куда ковриков не хватило, расписали ~~под хохлому~~.

Точнее, расписывали-то в капелле имени Сикста №4 не сухую штукатурку, а мокрую, но и так бывает.

Сухая штукатурка, в смысле, роспись по сухой штукатурке, — это техника «а секко», «по сухому». А по сухому, сами знаете, завсегда хужее получается, нежели по смазанному. (Леонардо, который не черепаха, но Да Винчи, нарисовал в Милане по сухому свою «Тайную вечерю», так она вся полиняла и осыпалась, и теперь понять, кто там Пётр, а кто покурить вышел, можно с трудом).

В папской капелле же решили не искать лёгких путей, а делать фрески. «А фреско» — «по свежему». По ещё влажной штукатурке то есть. Бригада отделочников ~~из солнечной Средней Азии~~ шпарит штукатурку, а художник, роняя кисточки, бежит за ними вприпрыжку и разрисовывает, пока не высохло. Затратно, неудобно, зато на века. (На самом деле, конечно, штукатурили кусочками, со скоростью чуть не квадратный метр в сутки, и ждали художника).

Естественно, абы какого кузнеца Вакулу, чтоб он им Страшный суд на стенке намалевал, папы звать не стали. Первоначальный заказчик, Сикст №4, позвал некоего Ботичелли, потом подтянулись Перуджино, Микеланджело и иные прочие. Словом, пошла живописная (или живописнеческая?) движуха.

Микеланджело, он вообще решил не мелочится, а разрисовать потолок. А потолок там, надо сказать, не 2,48, как в хрущёвке. Я, конечно, рулеткой не замерял, но Бубка, что с шестом, что без шеста, не допрыгнул бы. И площадь потолка — ого-го.

И, словно этого ему было мало, через четверть века, Микеланджело пошёл на новый челлендж, и решил ещё и алтарную стену расписать. Страшным Судом, ага. Ну, явно не давали покоя лавры кузнеца Вакулы.

А что там на счёт «а капеллы», спросите вы? Дык, папам хотелось не только взор потешить, но и слух. Ещё до окончания постройки, Сикст №4 завёл себе хор мальчиков-~~зайчиков и девочек-белочек~~. Ну ладно, ладно, не буду поклёп наводить на непорочное католическое духовенство, это потом там мальчики точно были, а у Сикста, может, только басовитые бородатые мужики, не знаю, врать не буду.

Как бы то ни было, появился церковный хор. Ну и разросся, со временем. А в церквах у них, у южных кафоликов, не то, что у северных немцев, — поют просто так, без всяких там богопротивных органов (хм, двусмысленно вышло, но сладкоголосых итальянских кастратов ещё никто не отменял).

Как какая литургия дома у папы — в Сикстинской капелле поёт его, папский, хор. Красиво, благостно. Ясное дело, абы кого, с улицы, туда не брали. У всех по сольфеджии пять с плюсом, от басов стены вибрируют, от альтов бокалы бьются. (Сопранами мужчинам петь не положено, а женщин, естественно, в Ватикан не брали. То, есть, брали, конечно, но не петь, ну, вы меня понимаете, папы что вам, не люди, что ли?).

Естественно, папы слушали свой хор не в гордом одиночестве. С кардиналами своими подручными, всякими там местными итальянскими донами и консильери, иностранцами залётными, и прочая, и прочая. Ну, папы, натурально, гордятся, остальные им завидуют. И своим потом пересказывают. А стиль песнопений (с названием) постепенно расползается по городам и весям. И до сих пор так, не-нет, да споют. Но — не в Сикстинской капелле.

Сейчас в Сикстинской капелле не то, что петь — говорить громко не разрешают. И фотографировать, кстати, тоже.

А я бы спел! И, может быть, даже, сыграл. Но — нельзя. Никаких вам «акапелл» — полутьма и полутишина. Сказал бы, «как в склепе», но в склепах не бывает таких толп народу. Ну, как правило, не бывает.

Большую часть дня тамошние охранники только и делают, что шикают на ~~прохожих~~ посетителей. Вот буквально так, на международном языке: «тш-ш-ш». Ну и добавляют, на не менее международном: «Но фото! Но видео! Силенцио! Сайленс! Тш-ш-ш-ш!».

Международным туристам, естественно, поуху. Пусть не всем, но значительной части. Особенно китайцам (или кто это такие — низенькие, жёлтеникие лицом и чёрненькие волосами, узкоглазенькие, ходят толпами за гидами и громогласно орут?). Некоторые, вполне европейского вида туристас, даже со вспышкой фигачили, здоровенными зеркалками, от души. (А там, в капелле, нонеча полутьма, вообще то, не то, что при папах. Экономят итальянцы, не хватает им на липистричество, Коллизей осветят — в капелле лампы гаснут, и наоборот. Им бы какой Южный поток воткнуть, хоть газом освещались бы, да где там).

Мы, дикие русские, недавно вылезшие из ядерного реактора, откинувшиеся из ГУЛАГа, дождавшиеся талона на очередь за талонами, слезшие с сибирских ёлок, выкарабкавшиеся из бескрайних степей, тоже поддались этой европейской разнузданности и вседозволенности, и, хоть и говорили там шёпотом, таки, позволили себе, вопреки призывам охраны, сделать снимок. Втихаря, шухерясь и нычкуясь.

Один-единственный снимок.

Не на фотоаппарат, а на смартфон. Без вспышки, естественно. Пряча его, смартфон, в книге, книгу в рюкзаке, рюкзак в сундуке, сундук на дубу, а дуб на острове Врангеля в Чукотском море. Но — да, поддались тлетворному влиянию загнивающего Запада, не устояли, раскрепили скрепы, преступили «тш-ш-ш», нажали кнопку «сфотать». Позор.